A House of Gentlefolk: Bilingual Edition (English – Russian)

Garnett

CHAPTER I

ГЛАВА I

A bright spring day was fading into evening. High overhead in the clear heavens small rosy clouds seemed hardly to move across the sky but to be sinking into its depths of blue.

In a handsome house in one of the outlying streets of the government town of O—— (it was in the year 1842) two women were sitting at an open window; one was about fifty, the other an old lady of seventy.

Весенний, светлый день клонился к вечеру; небольшие розовые тучки стояли высоко в ясном небе и, казалось, не плыли мимо, а уходили в самую глубь лазури.

Перед раскрытым окном красивого дома, в одной из крайних улиц губернского города О... (дело происходило в 1842 году), сидели две женщины - одна лет пятидесяти, другая уже старушка, семидесяти лет.

The name of the former was Marya Dmitrievna Kalitin. Her husband, a shrewd determined man of obstinate bilious temperament, had been dead for ten years. He had been a provincial public prosecutor, noted in his own day as a successful man of business. He had received a fair education and had been to the university; but having been born in narrow circumstances he realized early in life the necessity of pushing his own way in the world and making money. It had been a love - match on Marya Dmitrievna’s side.

Первую из них звали Марьей Дмитриевной Калитиной. Ее муж, бывший губернский прокурор, известный в свое время делец, - человек бойкий и решительный, желчный и упрямый, - умер лет десять тому назад. Он получил изрядное воспитание, учился в университете, но, рожденный в сословии бедном, рано понял необходимость проложить себе дорогу я набить деньгу. Марья Дмитриевна вышла за него по любви:

He was not bad - looking, was clever and could be very agreeable when he chose. Marya Dmitrievna Pesto—that was her maiden name—had lost her parents in childhood. She spent some years in a boarding - school in Moscow, and after leaving school, lived on the family estate of Pokrovskoe, about forty miles from O——, with her aunt and her elder brother. This brother soon after obtained a post in Petersburg, and made them a scanty allowance. He treated his aunt and sister very shabbily till his sudden death cut short his career.

он был недурен собою, умен и, когда хотел, очень любезен. Марья Дмитриевна (в девицах Пестова) еще в детстве лишилась родителей, провела несколько лет в Москве, в институте, и, вернувшись оттуда, жила в пятидесяти верстах от О..., в родовом своем селе Покровском, с теткой да с старшим братом. Брат этот скоро переселился в Петербург на службу и держал и сестру и тетку в черном теле, пока внезапная смерть не положила предела его поприщу.

Marya Dmitrievna inherited Pokrovskoe, but she did not live there long. Two years after her marriage with Kalitin, who succeeded in winning her heart in a few days, Pokrovskoe was exchanged for another estate, which yielded a much larger income, but was utterly unattractive and had no house.

Марья Дмитриевна наследовала Покровское, но не долго жила в нем; на второй же год после ее свадьбы с Калитиным, который в несколько дней успел покорить ее сердце, Покровское было променено на другое имение, гораздо более доходное, но некрасивое и без усадьбы;

At the same time Kalitin took a house in the town of O——, in which he and his wife took up their permanent abode. There was a large garden round the house, which on one side looked out upon the open country away from the town.

«And so,» decided Kalitin, who had a great distaste for the quiet of country life, «there would be no need for them to be dragging themselves off into the country.»

и в то же время Калитин приобрел дом в городе О..., где и поселился с женою на постоянное жительство. При доме находился большой сад; одной стороной он выходил прямо в поле, за город. «Стало быть, - решил Калитин, большой неохотник до сельской тишины, - в деревню таскаться незачем».

In her heart Marya Dmitrievna more than once regretted her pretty Pokrovskoe, with its babbling brook, its wide meadows, and green copses;

Марья Дмитриевна не раз в душе пожалела о своем хорошеньком Покровском с веселой речкой, широкими лугами и зелеными рощами;

but she never opposed her husband in anything and had the greatest veneration for his wisdom and knowledge of the world.

но она ни в чем не прекословила мужу и благоговела пред его умом и знанием света.

When after fifteen years of married life he died leaving her with a son and two daughters, Marya Dmitrievna had grown so accustomed to her house and to town life that she had no inclination to leave O——.

Когда же, после пятнадцатилетнего брака, он умер, оставив сына и двух дочерей, Марья Дмитриевна уже до того привыкла к своему дому и к городской жизни, что сама не захотела выехать из О...

In her youth Marya Dmitrievna had always been spoken of as a pretty blonde; and at fifty her features had not lost all charm, though they were somewhat coarser and less delicate in outline. She was more sentimental than kindhearted; and even at her mature age, she retained the manners of the boarding - school. She was self - indulgent and easily put out, even moved to tears when she was crossed in any of her habits.

Марья Дмитриевна в молодости пользовалась репутацией миленькой блондинки; и в пятьдесят лет черты ее не были лишены приятности, хотя немного распухли и сплылись. Она была более чувствительна, нежели добра, и до зрелых лет сохранила институтские замашки; она избаловала себя, легко раздражалась и даже плакала, когда нарушались ее привычки;

She was, however, very sweet and agreeable when all her wishes were carried out and none opposed her. Her house was among the pleasantest in the town. She had a considerable fortune, not so much from her own property as from her husband’s savings. Her two daughters were living with her; her son was being educated in one of the best government schools in Petersburg.

зато она была очень ласкова и любезна, когда все ее желания исполнялись и никто ей не прекословил. Дом ее принадлежал к числу приятнейших в городе. Состояние у ней было весьма хорошее, не столько наследственное, сколько благоприобретенное мужем. Обе дочери жили с нею; сын воспитывался в одном из лучших казенных заведений в Петербурге.

The old lady sitting with Marya Dmitrievna at the window was her father’s sister, the same aunt with whom she had once spent some solitary years in Pokrovskoe. Her name was Marfa Timofyevna Pestov. She had a reputation for eccentricity as she was a woman of an independent character, told every one the truth to his face, and even in the most straitened circumstances behaved just as if she had a fortune at her disposal. She could not endure Kalitin, and directly her niece married him, she removed to her little property, where for ten whole years she lived in a smoky peasants’ hut.

Старушка, сидевшая с Марьей Дмитриевной под окошком, была та самая тетка, сестра ее отца, с которою она провела некогда несколько уединенных лет в Покровском. Звали ее Марфой Тимофеевной Пестовой. Она слыла чудачкой, нрав имела независимый, говорила всем правду в глаза и при самых скудных средствах держалась так, как будто за ней водились тысячи. Она терпеть не могла покойного Калитина и, как только ее племянница вышла за него замуж, удалилась в свою деревушку, где прожила целых десять лет у мужика в курной избе.

Marya Dmitrievna was a little afraid of her. A little sharp - nosed woman with black hair and keen eyes even in her old age, Marfa Timofyevna walked briskly, held herself upright and spoke quickly and clearly in a sharp ringing voice. She always wore a white cap and a white dressing - jacket.

«What’s the matter with you?» she asked Marya Dmitrievna suddenly.

Марья Дмитриевна ее побаивалась. Черноволосая и быстроглазая даже в старости, маленькая, востроносая, Марфа Тимофеевна ходила живо, держалась прямо и говорила скоро и внятно, тонким и звучным голоском., на постоянно носила белый чепец и белую кофту.

- О чем ты это? - спросила она вдруг Марью Дмитриевну.

«What are you sighing about, pray?»

«Nothing,» answered the latter. «What exquisite clouds!»

«You feel sorry for them, eh?»

Marya Dmitrievna made no reply.

- О чем вздыхаешь, мать моя?

- Так, - промолвила та. - Какие чудесные облака!

- Так тебе их жалко, что ли?

Марья Дмитриевна ничего не отвечала.

«Why is it Gedeonovsky does not come?» observed Marfa Timofyevna, moving her knitting needles quickly. (She was knitting a large woolen scarf.) «He would have sighed with you—or at least he’d have had some fib to tell you.»

«How hard you always are on him!

- Что это Гедеоновский нейдет? - проговорила Марфа Тимофеевна, проворно шевеля спицами (она вязала большой шерстяной шарф). - Он бы повздыхал вместе с тобою, - не то соврал бы что - нибудь.

- Как вы всегда строго о нем отзываетесь!

Sergei Petrovitch is a worthy man.»

«Worthy!» repeated the old lady scornfully.

Сергей Петрович - почтенный человек.

- Почтенный! - повторила с укоризной старушка.

«And how devoted he was to my poor husband!» observed Marya Dmitrievna; «even now he cannot speak of him without emotion.»

«And no wonder! It was he who picked him out of the gutter,» muttered Marfa Timofyevna, and her knitting needles moved faster than ever.

- И как он покойному мужу был предан! - проговорила Марья Дмитриевна, - до сих пор вспомнить о нем равнодушно не может.

- Еще бы! тот его за уши из грязи вытащил, - проворчала Марфа Тимофеевна, и спицы еще быстрее заходили в ее руках.

«He looks so meek and mild,» she began again, «with his grey head, but he no sooner opens his mouth than out comes a lie or a slander. And to think of his having the rank of a councillor! To be sure, though, he’s only a village priest’s son.»

«Every one has faults, auntie; that is his weak point, no doubt. Sergei Petrovitch has had no education: of course he does not speak French, still, say what you like, he is an agreeable man.»

- Глядит таким смиренником, - начала она снова, - голова вся седая, а что рот раскроет, то солжет или насплетничает. А еще статский советник! Ну, и то оказать: попович!

- Кто же без греха, тетушка? Эта слабость в нем есть, конечно. Сергей Петрович воспитания, конечно, не получил, по - французски не говорит; но он, воля ваша, приятный человек.

«Yes, he is always ready to kiss your hands. He does not speak French—that’s no great loss.

- Да, он ручки у тебя все лижет. По - французски но говорит, - эка беда!

I am not over strong in the French lingo myself. It would be better if he could not speak at all; he would not tell lies then. But here he is—speak of the devil,» added Marfa Timofyevna looking into the street. «Here comes your agreeable man striding along. What a lanky creature he is, just like a stork!»

Я сама не сильна во французском «диалехте». Лучше бы он ни по - каковски не говорил: не лгал бы. Да вот он, кстати, легок на помине, - прибавила Марфа Тимофеевна, глянув на улицу. - Вон он шагает, твой приятный человек. Экой длинный, словно аист!

Marya Dmitrievna began to arrange her curls. Marfa Timofyevna looked at her ironically.

«What’s that, not a grey hair surely? You must speak to your Palashka, what can she be thinking about?»

«Really, auntie, you are always so...» muttered Marya Dmitrievna in a tone of vexation, drumming on the arm of her chair with her finger - tips.

«Sergei Petrovitch Gedeonovsky!» was announced in a shrill piping voice, by a rosy - cheeked little page who made his appearance at the door.

Марья Дмитриевна поправила свои локоны. Марфа Тимофеевна с усмешкой посмотрела на нее.

- Что это у тебя, никак седой волос, мать моя? Ты побрани свою Палашку. Чего она смотрит?

- Уж вы, тетушка, всегда... - пробормотала с досадой Марья Дмитриевна и застучала пальцами по ручке кресела.

- Сергей Петрович Гедеоновский! - пропищал краснощекий казачок, выскочив из - за двери.

CHAPTER II

ГЛАВА II

A tall man entered, wearing a tidy overcoat, rather short trousers, grey doeskin gloves, and two neckties—a black one outside, and a white one below it. There was an air of decorum and propriety in everything about him, from his prosperous countenance and smoothly brushed hair, to his low - heeled, noiseless boots.

Вошел человек высокого роста, в опрятном сюртуке, коротеньких панталонах, серых замшевых перчатках и двух галстуках - одном черном, сверху, другом белом, снизу. Все в нем дышало приличием и пристойностью, начиная с благообразного лица и гладко причесанных висков до сапогов без каблуков и без скрыпу.

He bowed first to the lady of the house, then to Marfa Timofyevna, and slowly drawing off his gloves, he advanced to take Marya Dmitrievna’s hand. After kissing it respectfully twice he seated himself with deliberation in an arm - chair, and rubbing the very tips of his fingers together, he observed with a smile—

«And is Elisaveta Mihalovna quite well?»

Он поклонился сперва хозяйке дома, потом Марфе Тимофеевне и, медленно стащив перчатки, подошел к ручке Марьи Дмитриевны. Поцеловав ее почтительно и два раза сряду, он сел не торопясь в кресла и с улыбкой, потирая самые кончики пальцев, проговорил:

- А Елизавета Михайловна здоровы?

«Yes,» replied Marya Dmitrievna, «she’s in the garden.»

«And Elena Mihalovna?»

«Lenotchka’s in the garden too. Is there no news?»

«There is indeed!» replied the visitor, slowly blinking his eyes and pursing up his mouth. «Hm!... yes, indeed, there is a piece of news, and very surprising news too. Lavretsky—Fedor Ivanitch is here.»

«Fedya!» cried Marfa Timofyevna. «Are you sure you are not romancing, my good man?»

- Да, - отвечала Марья Дмитриевна, - она в саду.

- И Елена Михайловна?

- Леночка в саду тоже. - Нет ли чего новенького?

- Как не быть - с, как не быть - с, - возразил гость, медленно моргая и вытягивая губы. - Гм!.. да вот пожалуйте, есть новость, и преудивительная: Лаврецкий Федор Иваныч приехал.

- Федя! - воскликнула Марфа Тимофеевна. - Да ты, полно, не сочиняешь ли, отец мой?

«No, indeed, I saw him myself.»

«Well, that does not prove it.»

«Fedor Ivanitch looked much more robust,» continued Gedeonovsky, affecting not to have heard Marfa Timofyevna’s last remark. «Fedor Ivanitch is broader and has quite a colour.»

«He looked more robust,» said Marya Dmitrievna, dwelling on each syllable. «I should have thought he had little enough to make him look robust.»

- Никак нет - с, я их самолично видел.

- Ну, это еще не доказательство.

- Очень поздоровели, - продолжал Гедеоновский, показывая вид, будто не слышал замечания Марфы Тимофеевны, - в плечах еще шире стали, и румянец во всю щеку.

- Поздоровел, - произнесла с расстановкой Марья Дмитриевна, - кажется, с чего бы ему здороветь?

«Yes, indeed,» observed Gedeonovsky; «any other man in Fedor Ivanitch’s position would have hesitated to appear in society.»

«Why so, pray?» interposed Marfa Timofyevna. «What nonsense are you talking! The man’s come back to his home—where would you have him go? And has he been to blame, I should like to know!»

- Да - с, - возразил Годеоновский, - другой на его месте и в свет - то показаться посовестился бы.

- Это отчего? - перебила Марфа Тимофеевна, - это что за вздор? Человек возвратился на родину - куда ж ему деться прикажете? И благо он в чем виноват был!

«The husband is always to blame, madam, I venture to assure you, when a wife misconducts herself.»

«You say that, my good sir, because you have never been married yourself.» Gedeonovsky listened with a forced smile.

«If I may be so inquisitive,» he asked, after a short pause, «for whom is that pretty scarf intended?»

Marfa Timofyevna gave him a sharp look.

«It’s intended,» she replied, «for a man who does not talk scandal, nor play the hypocrite, nor tell lies, if there’s such a man to be found in the world.

- Муж всегда виноват, сударыня, осмелюсь вам доложить, когда жена нехорошо ведет себя.

- Это ты, батюшка, оттого говоришь, что сам женат не был.

Гедеоновский принужденно улыбнулся.

- Позвольте полюбопытствовать, - спросил он после небольшого молчания, - кому назначается этот миленький шарф?

Марфа Тимофеевна быстро взглянула на него.

- А тому назначается, - возразила она, - кто никогда не сплетничает, не хитрит и не сочиняет, если только есть на свете такой человек.

I know Fedya well; he was only to blame in being too good to his wife. To be sure, he married for love, and no good ever comes of those love - matches,» added the old lady, with a sidelong glance at Marya Dmitrievna, as she got up from her place. «And now, my good sir, you may attack any one you like, even me if you choose; I’m going. I will not hinder you.» And Marfa Timofyevna walked away.

Федю я знаю хорошо; он только тем и виноват, что баловал жену. Ну, да и женился он по любви, а из этих из любовных свадеб ничего путного никогда не выходит, - прибавила старушка, косвенно взглянув на Марью Дмитриевну и вставая. - А ты теперь, мой батюшка, на ком угодно зубки точи, хоть на мне; я уйду, мешать не буду.

И Марфа Тимофеевна удалилась.

«That’s always how she is,» said Marya Dmitrievna, following her aunt with her eyes.

«We must remember your aunt’s age... there’s no help for it,» replied Gedeonovsky. «She spoke of a man not playing the hypocrite. But who is not hypocritical nowadays? It’s the age we live in. One of my friends, a most worthy man, and, I assure you, a man of no mean position, used to say, that nowadays the very hens can’t pick up a grain of corn without hypocrisy—they always approach it from one side.

- Вот она всегда так, - проговорила Марья Дмитриевна, проводив свою тетку глазами, - всегда!

- Лета ихние! Что делать - с! - заметил Гедеоновсвий. - Вот они изволят говорить: кто не хитрит. Да кто нонеча не хитрит? Век уж такой. Один мой приятель, препочтенный и, доложу вам, не малого чина человек, говаривал, что нонеча, мол, курица, и та с хитростью к зерну приближается - все норовит, как бы сбоку подойти.

But when I look at you, dear lady—your character is so truly angelic; let me kiss your little snow - white hand!»

Marya Dmitrievna with a faint smile held out her plump hand to him with the little finger held apart from the rest.

А как погляжу я на вас, моя барыня, нрав - то у вас истинно ангельский; пожалуйте - ка мне вашу белоснежную ручку.

Марья Дмитриевна слабо улыбнулась и протянула Гедеоновскому свою пухлую руку с отделенным пятым пальчиком.

He pressed his lips to it, and she drew her chair nearer to him, and bending a little towards him, asked in an undertone—

«So you saw him? Was he really—all right—quite well and cheerful?»

«Yes, he was well and cheerful,» replied Gedeonovsky in a whisper.

Он приложился к ней губами, а она пододвинула к нему свое кресло и, слегка нагнувшись, спросила вполголоса:

- Так видели вы его? В самом деле он - ничего, здоров, весел?

- Веселее, ничего - с, - возразил Гедеоновский шепотом.

«You haven’t heard where his wife is now?»

«She was lately in Paris; now, they say, she has gone away to Italy.»

«It is terrible, indeed—Fedya’s position; I wonder how he can bear it. Every one, of course, has trouble; but he, one may say, has been made the talk of all Europe.»

Gedeonovsky sighed.

- А не слыхали вы, где его жена теперь?

- В последнее время в Париже была - с; теперь, слышно, в итальянское государство переселилась.

- Эта ужасно, право, - Федино положение; я не знаю, как он переносит. Случаются, точно, несчастья со всяким; но ведь его, можно сказать, на всю Европу распубликовали.

Гедеоновокий вздохнул.

«Yes, indeed, yes, indeed. They do say, you know that she associates with artists and musicians, and as the saying is, with strange creatures of all kinds. She has lost all sense of shame completely.»

«I am deeply, deeply grieved.» said Marya Dmitrievna. «On account of our relationship. You know, Sergei Petrovitch, he’s my cousin many times removed.»

«Of course, of course. Don’t I know everything that concerns your family? I should hope so, indeed.»

- Да - с, да - с. Ведь она, говорят, и с артистами, и с пианистами, и, как там по - ихнему, со львами да со зверями знакомство вела. Стыд потеряла совершенно...

- Очень, очень жалко, - проговорила Марья Дмитриевна. - По - родственному: ведь он мне, Сергей Петрович, вы знаете, внучатный племянник.

- Как же - с, как же - с. Как мне не знать - с всего, что до вашего семейства относится? Помилуйте - с.

«Will he come to see us—what do you think?»

«One would suppose so; though, they say, he is intending to go home to his country place.»

Mary Dmitrievna lifted her eyes to heaven.

«Ah, Sergei Petrovitch, Sergei Petrovitch, when I think how careful we women ought to be in our conduct!»

«There are women and women, Marya Dmitrievna. There are unhappily such... of flighty character... and at a certain age too, and then they are not brought up in good principles.»

- Придет он к нам, как вы думаете?

- Должно полагать - с; а впрочем, они, слышно, к себе в деревню собираются.

Марья Дмитриевна подняла глаза к небу.

- Ах, Сергей Петрович, Сергей Петрович, как я подумаю, как нам, женщинам, нужно осторожно вести себя!

- Женщина женщине розь, Марья Дмитриевна. Есть, к несчастию, такие - нрава непостоянного... ну, и лета; опять правила не внушены сызмала.

(Sergei Petrovitch drew a blue checked handkerchief out of his pocket and began to unfold it.) «There are such women, no doubt.» (Sergei Petrovitch applied a corner of the handkerchief first to one and then to the other eye.) «But speaking generally, if one takes into consideration, I mean... the dust in the town is really extraordinary to - day,» he wound up.

(Сергей Петрович достал из кармана клетчатый синий платок и начал его развертывать.) Такие женщины, конечно, бывают. (Сергей Петрович поднес угол платка поочередно к своим глазам.) Но вообще говоря, если рассудить, то есть... Пыль в городе необыкновенная, - заключил он.

«Maman, maman,» cried a pretty little girl of eleven running into the room, «Vladimir Nikolaitch is coming on horseback!»

Marya Dmitrievna got up; Sergei Petrovitch also rose and made a bow. «Our humble respects to Elena Mihalovna,» he said, and turning aside into a corner for good manners, he began blowing his long straight nose.

«What a splendid horse he has!» continued the little girl.

- Maman, maman, - вскричала, вбегая в комнату, смазливая девочка лет одиннадцати, - к нам Владимир Николаич верхом едет!

Марья Дмитриевна встала; Сергей Петрович тоже встал и поклонился. «Елене Михайловне наше нижайшее», - проговорил он и, отойдя в угол для приличия, принялся сморкать свой длинный и правильный нос.

- Какая у него чудесная лошадь! - продолжала девочка.

«He was at the gate just now, he told Lisa and me he would dismount at the steps.»

The sound of hoofs was heard; and a graceful young man, riding a beautiful bay horse, was seen in the street, and stopped at the open window.

- Он сейчас был у калитки и сказал нам с Лизой, что к крыльцу подъедет.

Послышался топот копыт, и стройный всадник на красивом гнедом коне показался на улице и остановился перед раскрытым окном.

CHAPTER III

ГЛАВА III

«How do you do, Marya Dmitrievna?» cried the young man in a pleasant, ringing voice.

- Здравствуйте, Марья Дмитриевна! - воскликнул звучным и приятным голосом всадник.

«How do you like my new purchase?»

Marya Dmitrievna went up to the window.

«How do you do, Woldemar! Ah, what a splendid horse! Where did you buy it?»

«I bought it from the army contractor.... He made me pay for it too, the brigand!»

«What’s its name?»

«Orlando.... But it’s a stupid name; I want to change....

- Как вам нравится моя новая покупка?

Марья Дмитриевна подошла к окну.

- Здравствуйте, Woldemar! Ах, какая славная лошадь! У кого вы ее купили?

- У ремонтера... Дорого взял, разбойник.

- Как ее зовут?

- Орландом... Да это имя глупо; я хочу переменить...

Eh bien, eh bien, mon garcon.... What a restless beast it is!» The horse snorted, pawed the ground, and shook the foam off the bit.

«Lenotchka, stroke him, don’t be afraid.»

The little girl stretched her hand out of the window, but Orlando suddenly reared and started. The rider with perfect self - possession gave it a cut with the whip across the neck, and keeping a tight grip with his legs forced it in spite of its opposition, to stand still again at the window.

Eh bien, eh bien, mon garcon...

Какой неугомонный!

Конь фыркал, переступал ногами и махал опененною мордой.

- Леночка, погладьте ее, не бойтесь...

Девочка протянула из окна руку, но Орланд вдруг взвился на дыбы и бросился в сторону. Всадник не потерялся, взял коня в шенкеля, вытянул его хлыстом по шее и, несмотря на его сопротивление, поставил его опять перед окном.

«Prenez garde, prenez garde,» Marya Dmitrievna kept repeating.

«Lenotchka, pat him,» said the young man, «I won’t let him be perverse.»

The little girl again stretched out her hand and timidly patted the quivering nostrils of the horse, who kept fidgeting and champing the bit.

«Bravo!» cried Marya Dmitrievna, «but now get off and come in to us.»

The rider adroitly turned his horse, gave him a touch of the spur, and galloping down the street soon reached the courtyard.

- Prenez garde, prenez garde, - твердила Марья Дмитриевна.

- Леночка, поласкайте его, - возразил всадник, - я не позволю ему вольничать.

Девочка опять протянула руку и робко коснулась трепетавших ноздрей Орланда, который беспрестанно вздрагивал и грыз удила.

- Браво! - воскликнула Марья Дмитриевна, - а теперь слезьте и придите к нам.

Всадник лихо повернул коня, дал ему шпоры и, проскакав коротким галопом по улице, въехал на двор.

A minute later he ran into the drawing - room by the door from the hall, flourishing his whip; at the same moment there appeared in the other doorway a tall, slender dark - haired girl of nineteen, Marya Dmitrievna’s eldest daughter, Lisa.

Минуту спусти он вбежал, помахивая хлыстиком, из двери передней в гостиную; в то же время на пороге другой двери показалась стройная, высокая, черноволосая девушка лет девятнадцати - старшая дочь Марьи Дмитриевны, Лиза.

CHAPTER IV

ГЛАВА IV

The name of the young man whom we have just introduced to the reader was Vladimir Nikolaitch Panshin. He served in Petersburg on special commissions in the department of internal affairs. He had come to the town of O—— to carry out some temporary government commissions, and was in attendance on the Governor - General Zonnenberg, to whom he happened to be distantly related.

Молодой человек, с которым мы только что познакомили читателей, прозывался Владимиром Николаичем Паншиным. Он служил в Петербурге чиновником по особым поручениям в министерстве внутренних дел. В город О... он приехал для исполнения временного казенного поручения и состоял в распоряжении губернатора, генерала Зонненберга, которому доводился дальним родственником.

Panshin’s father, a retired cavalry officer and a notorious gambler, was a man with insinuating eyes, a battered countenance, and a nervous twitch about the mouth. He spent his whole life hanging about the aristocratic world; frequented the English clubs of both capitals, and had the reputation of a smart, not very trustworthy, but jolly good - natured fellow.

Отец Паншина, отставной штабс - ротмистр, известный игрок, человек с сладкими глазами, помятым лицом и нервической дерготней в губах, весь свой век терся между знатью, посещал английские клубы обеих столиц и слыл за ловкого, не очень надежного, но милого и задушевного малого.

In spite of his smartness, he was almost always on the brink of ruin, and the property he left his son was small and heavily - encumbered. To make up for that, however, he did exert himself, after his own fashion, over his son’s education. Vladimir Nikolaitch spoke French very well, English well, and German badly; that is the proper thing;

Несмотря на всю свою ловкость, он находился почти постоянно на самом рубеже нищеты и оставил своему единственному сыну состояние небольшое и расстроенное. Зато он, по - своему, позаботился об его воспитании: Владимир Николаич говорил по - французски прекрасно, по - английски хорошо, по - немецки дурно. Так оно и следует:

fashionable people would be ashamed to speak German well; but to utter an occasional—generally a humorous—phrase in German is quite correct, c’est meme tres chic, as the Parisians of Petersburg express themselves. By the time he was fifteen, Vladimir knew how to enter any drawing - room without embarrassment, how to move about in it gracefully and to leave it at the appropriate moment.

порядочным людям стыдно говорить хорошо по - немецки; но пускать в ход германское словцо в некоторых, большею частью забавных, случаях - можно, c'est meme tres chic, как выражаются петербургские парижане. Владимир Николаич с пятнадцатилетнего возраста уже умел не смущаясь войти в любую гостиную, приятно повертеться в ней и кстати удалиться.

Panshin’s father gained many connections for his son. He never lost an opportunity, while shuffling the cards between two rubbers, or playing a successful trump, of dropping a hint about his Volodka to any personage of importance who was a devotee of cards. And Vladimir, too, during his residence at the university, which he left without a very brilliant degree, formed an acquaintance with several young men of quality, and gained an entry into the best houses. He was received cordially everywhere:

Отец Паншина доставил сыну своему много связей; тасуя карты между двумя робберами или после удачного «большого шлема», он не пропускал случая запустить словечко о своем «Володьке» какому - нибудь важному лицу, охотнику до коммерческих игр. С своей стороны, Владимир Николаич во время пребывания в университете, откуда он вышел с чином действительного студента, познакомился с некоторыми знатными молодыми людьми и стал вхож в лучшие дома. Его везде охотно принимали;

he was very good - looking, easy in his manners, amusing, always in good health, and ready for everything; respectful, when he ought to be; insolent, when he dared to be; excellent company, un charmant garcon. The promised land lay before him. Panshin quickly learnt the secret of getting on in the world; he knew how to yield with genuine respect to its decrees; he knew how to take up trifles with half ironical seriousness, and to appear to regard everything serious as trifling; he was a capital dancer; and dressed in the English style.

он был очень недурен собою, развязен, забавен, всегда здоров и на все готов; где нужно - почтителен, где можно - дерзок, отличный товарищ, un charmant garcon. Заветная область раскрылась перед ним. Паншин скоро понял тайну светской науки; он умел проникнуться действительным уважением к ее уставам, умел с полунасмешливой важностью заниматься вздором и показать вид, что почитает все важное за вздор; танцевал отлично, одевался по - английски.

In a short time he gained the reputation of being one of the smartest and most attractive young men in Petersburg.

Panshin was indeed very smart, not less so than his father;

В короткое время он прослыл одним из самых любезных и ловких молодых людей в Петербурге. Паншин был действительно очень ловок, - не хуже отца;

but he was also very talented. He did everything well; he sang charmingly, sketched with spirit, wrote verses, and was a very fair actor. He was only twenty - eight, and he was already a kammer - yunker, and had a very good position. Panshin had complete confidence in himself, in his own intelligence, and his own penetration; he made his way with light - hearted assurance, everything went smoothly with him.

но он был также очень даровит. Все ему далось: он мило пел, бойко рисовал, писал стихи, весьма недурно играл на сцене. Ему всего пошел двадцать восьмой год, а он был уже камер - юнкером и чин имел весьма изрядный. Паншин твердо верил в себя, в свой ум, в свою проницательность; он шел вперед смело и (весело, полным махом; жизнь его текла как по маслу.

He was used to being liked by every one, old and young, and imagined that he understood people, especially women: he certainly understood their ordinary weaknesses. As a man of artistic leanings, he was conscious of a capacity for passion, for being carried away, even for enthusiasm, and consequently, he permitted himself various irregularities; he was dissipated, associated with persons not belonging to good society, and, in general, conducted himself in a free and easy manner; but at heart he was cold and false, and at the moment of the most boisterous revelry his sharp brown eye was always alert, taking everything in.

Он привык нравиться всем, старому и малому, я воображал, что знает людей, особенно женщин: он хорошо знал их обыденные слабости. Как человек не чуждый художеству, он чувствовал в себе и жар, и некоторое увлечение, и восторженность, и вследствие этого позволял себе разные отступления от правил: кутил, знакомился с лицами, не принадлежавшими к свету, и вообще держался вольно и просто; но в душе он был холоден и хитр, и во время самого буйного кутежа его умный карий глазок все караулил и высматривал;

This bold, independent young man could never forget himself and be completely carried away.

этот смелый, этот свободный юноша никогда не мог забыться и увлечься вполне.

To his credit it must be said, that he never boasted of his conquests. He had found his way into Marya Dmitrievna’s house immediately he arrived in O——, and was soon perfectly at home there. Marya Dmitrievna absolutely adored him.